Депутат Госдумы, экс-министр труда Оксана Дмитриева: «Мы идем на рысях к кризису»
Что мешает правительству эффективно бороться с ростом цен? Почему страна, которую буквально захлестывает поток нефтедолларов, не может достойно платить учителям и врачам? Как стабилизационный фонд из экономического инструмента превратился в политический?
На эти и другие острые вопросы журналистов «НИ» ответила побывавшая на нашей редакционной «летучке» депутат Госдумы, экс-министр труда и социального развития РФ Оксана Дмитриева.
– Оксана Генриховна, сегодня главная головная боль правительства – инфляция. Цены продолжают расти, как на дрожжах, но министр экономразвития Герман Греф уверяет: по итогам года инфляция не выйдет за намеченные в бюджете 8,5%. Это возможно?
– Невозможно даже теоретически. Причем это было понятно уже на момент утверждения бюджета. Ведь при его расчете предполагалось, что рост тарифов на жилищно-коммунальные услуги составит 20%. Между тем в доходах малоимущих, да и средних слоев населения коммуналка «съедает» 25–30%. Это означает, что для того, чтобы инфляция осталась на уровне 8,5%, цены на все остальные товары не должны расти вообще. Есть и еще один фактор. В бюджет заложена совершенно абсурдная цена на нефть – 40 долларов за баррель, при том что средняя цена в прошлом году составляла 50 долларов. Когда расписывали бюджет, фьючерсы на март 2006 года уже были на уровне 55–57 долларов. Получается, что «просчет» составлял 20 долларов на каждом барреле. А это занижение не только доходной базы, но и уровня инфляции, ведь мировая цена влияет на внутренние цены на сырье, которые предопределяют рост цен во всех секторах экономики.
– А реализация четырех национальных проектов на рост цен, по-вашему, повлияет?
– С точки зрения инфляции нацпроекты – это вообще ничто. Их дополнительное финансирование – это 18 млрд. руб., которые висят сейчас за балансом бюджета. Что говорить о такой сумме, если у нас погрешность при расчете бюджета составляет 50%. В прошлом году, к примеру, ошиблись больше, чем на 1,5 трлн. руб.: утвердили 3 трлн. 326 млрд., а по факту получилось 4 трлн. 970 млрд. Кстати, нацпроекты еще в полной мере не реализуются, деньги не тратятся, а инфляция уже растет.
Мало того, я уверена, что в нашей ситуации борьбу с инфляцией нельзя ставить в сердцевину экономической политики. Разница в 1–2% для нас не принципиальна. Целями же должны быть экономический рост, использование благоприятной конъюнктуры и структурная перестройка экономики. Все нас пугают голландской болезнью, но пугать-то уже поздно: она у нас в полном объеме присутствует, причем с тяжелыми осложнениями. Высокие цены на нефть и газ мы не используем для развития других отраслей экономики, не связанных с нефтегазовыми отраслями. Когда говорят, что у нас развивается обрабатывающая промышленность, то чаще всего речь идет лишь о нефте- и газопереработке: растут нефтехимия, поставки оборудования для нефтегазового комплекса. Усиливая зависимость от углеводородов, мы подавляем другие отрасли. Весь доход от нефти и газа мы изымаем в виде экспортной пошлины и налога на добычу полезных ископаемых, потом направляем его в стабилизационный фонд и дальше никак не используем. В экономике такой процесс называется искусственным торможением роста, а за ним – рукотворный экономический кризис. И здесь бесполезно ссылаться на другие страны, потому что никому такого в голову не приходило.
– Но ведь нам говорят, что стабфонд – вещь сакральная. Если начать его использовать, нынешняя инфляция покажется цветочками…
– Есть известная формула: инфляция есть прирост денежной массы, минус экономический рост, плюс прирост скорости обращения денег. Проще говоря, вброс денег «схлопывается» экономическим ростом, а то, что им не поглощается, и дает инфляцию. Теперь от теории перейдем к отечественной практике. По прогнозу ВВП должен вырасти у нас на 5,8% – из этого показателя сосчитан весь бюджет. При этом запланированный бюджетный профицит, то есть превышение доходов над расходами, – 3%. По факту же будут все 7%, потому что, как я уже говорила, не учтен минимум 1 трлн. руб. по доходам, так же как и в прошлом году. В этом году профицит в основном пойдет в стабфонд. Что это означает? На 5,8% ВВП прирастет, а 7% изымут. Получается, что по факту реальный ВВП сократится на 1,2%.
Что же касается использования лишних, как их иногда называют, денег, то есть такие направления, которые на инфляцию вообще никак повлиять не могут. Прежде всего, рентные доходы от нефти и газа могут в полном объеме заместить другие доходные источники. Я имею в виду снижение налогов по целому ряду отраслей, в частности, НДС. Если же в правительстве не готовы на такие радикальные меры, то нужно выборочно освободить от налогов те сектора, в которых мы хотим осуществлять структурный сдвиг. Хотим развивать инновационную, наукоемкую отрасль – надо практически полностью освободить от налогов предприятия этих секторов.
– А социалке давать деньги все же опасно?
– Это миф, что социальные расходы приводят к инфляции, а инвестиционные – нет. В нашей ситуации расходы на зарплаты и пенсии наиболее эффективны хотя бы уже потому, что они по минимуму связаны с коррупцией и «откатами». Нельзя сказать учителю: мы тебе добавим тысячу рублей за классное руководство, но сотню отдай нам обратно. Там все деньги до адресата доходят за очень редким исключением. Чего не скажешь об инвестиционных деньгах, а уж тем более об оборонном заказе, где «откаты» составляют 50–70%. Коррупция – очень инфляционный расход. Он предъявляется потом на узком секторе товаров, в частности, на рынке недвижимости, вздувает там цены.
– Получается, что инфляция никак не зависит от расходов на социальную сферу?
– Даже глава нашего ЦБ считает, что сейчас инфляция носит немонетарный характер. А вот наш министр финансов не может сопоставить даты роста инфляции и вброса денег в экономику. Он объяснял прошлогоднюю инфляцию января–февраля монетизацией льгот. И это в то время, когда старики протестовали на улицах, потому что им еще ничего не выплатили. Что касается 2006 года, то с первых месяцев стали получать прибавку учителя и медики, но это не принципиально с точки зрения дополнительных затрат. Деньги эти никак на инфляцию не повлияли, цены повысились до того, как люди их получили. Причем подорожали те товары и услуги, спрос на которые, как говорят экономисты, совершенно не эластичен к цене. Взять те же тарифы на ЖКХ – какая бы цена ни была, вы все равно будете эти услуги потреблять. И если даже ничего не платить бюджетникам или пенсионерам, то тарифы ЖКХ не понизятся. Просто сократится платежеспособный спрос населения на другие услуги, что, кстати, является фактором торможения экономического роста.
– Вы ведь работали одно время министром труда и социального развития. Как, на ваш взгляд, обстоят там дела сейчас?
– Ситуация грозит социальным кризисом. Очень плохое положение в бюджетной сфере, зарплаты в образовании и здравоохранении составляют 60–70% от средней по стране. Ниже только в сельском хозяйстве и торговле. Но в торговле есть существенная теневая составляющая, а с сельским хозяйством сравнивать вообще некорректно. Там налицо скрытая безработица, люди работают по 2–3 часа, к тому же задействовано население с чрезвычайно низкой квалификацией и остаточной способностью к труду. Их никак нельзя сравнивать с квалифицированной рабочей силой в здравоохранении и образовании, где царит сверхэксплуатация, сверхперегрузка.
У нас по-прежнему очень плохая ситуация с пенсиями, мы идем на рысях к кризису, потому что уровень выплат снижается. Он уже упал до 25% от средней зарплаты, а по конвенции Международной организации труда, которую мы подписали, должен быть не ниже 40%. Ситуация ухудшается еще и потому, что выходят на пенсию и начинают на нее жить люди, у которых нет никаких льгот в силу возраста. Они не участники войны, не труженики тыла, не ветераны труда. Никаким трудом и зарплатой они не добьются той тысячи рублей, которая дается инвалиду 2-й группы.
– Может быть, хотя бы к выборам дела начнут поправлять всерьез?
– Это вопрос политический. А у нас власть бесконтрольна, ее никто не заставляет работать в интересах народа. Когда народ выходит на улицы, она дает ему ровно столько, сколько нужно для того, чтобы он туда какое-то время не выходил. А если на выборах отдают 35% голосов правящей партии, значит, народ доволен. Своим голосованием он всегда подает власти сигнал. Как-то накануне выборов в Госдуму мы с г-ном Зурабовым обсуждали возможность принятия закона о восстановлении нестраховых периодов, украденных из стажа – один, кстати, из элементов, который мог бы поднять пенсию и связать ее с работой и стажем. Я говорю: выборы грядут, а люди недовольны. На что Зурабов ответил: на выборах все будет в порядке. И оказался прав. Это элемент той самой голландской болезни: имея нефтяную подушку и стабфонд, при возникновении социальных катаклизмов можно всегда вбросить оттуда часть денег. И получается, что реального долгосрочного пути решения проблем нет, а чтобы постоянно поддерживалось доверие к власти, есть достаточный объем нефтяных ресурсов – проблемы не решаются, но гасится социальное недовольство.
– Это, по-вашему, свидетельствует о недомыслии власти?
– Не только. Очень часто нелогичное движение финансовых потоков связано с тем, что целый ряд финансовых чиновников делает свой бизнес на инсайдерской информации, и за руку их никто не может поймать. А закон об инсайде, который мы вносили, в Госдуме постоянно снимается с рассмотрения. Дело еще и в профессиональной пригодности. Ведь можно было бы построить механизм, при котором и овцы были бы целы, и волки сыты. А непрофессионалы строят дубовый механизм: чтобы себе «откатить» какую-то часть, они рушат всю систему.
У нас же очень много реформ непонятно для чего продвигаются. Мало того, если в реформируемых сферах ничего не делать, то будет лучше. Это касается административной реформы, реформы местного самоуправления, которая не дает эффекта, но приводит к перетасовке всех полномочий. На мой взгляд, ничего не даст мини-реформа в образовании, переход на единый государственный экзамен. Он не дает эффекта, но отвлекает на себя ресурсы, внимание. Монетизация льгот – пример крайне неудачной реформы. В итоге тратят на льготы в три раза больше, чем раньше. Я уж не говорю о том, что эти 300 млрд. руб. можно было бы направить на решение жгучих проблем в пенсионной сфере. Тогда «все бы были счастливы», и рейтинг президента подскочил бы на небывалую высоту. На эти деньги можно было бы выдать вторые пенсии всем труженикам тыла, узникам, увеличить коэффициент в зависимости от стажа, восстановить так называемые «нестраховые периоды».
За 20 лет, что проводятся непрерывные реформы, многие страны успели уйти далеко вперед. Взять наших собратьев по запасам нефти и газа – страны ОПЕК, Ближнего Востока. Объединенные Арабские Эмираты за счет нефти и газа развили принципиально другие отрасли, изначально не имея в них никакого потенциала. Вкладывая в образование, снизив налоги во всех отраслях, они привлекают капитал, рабочую силу и крупнейшие фирмы. И сейчас у них развиваются электроника, информационные технологии, туризм, да все что угодно. Или взять ту же Норвегию, которая была одной из самых отсталых стран Европы, а теперь занимает первое место по качеству жизни и всем социальным показателям. За счет нефтяных денег она обеспечила себе абсолютную энергетическую независимость от этой же самой нефти и газа.
