Беспорядок в танковых войсках
- Сычев? У нас был, в этой казарме. В какой же еще? - сослуживец Андрея Сычева молодцевато сплевывает, стреляет у меня уже вторую сигарету, с достоинством закуривает и лишь потом продолжает рассказ. - Казарма здесь вообще одна. Я сам сычевскую койку к приезду телевидения делал, ну то есть заправлял. Он же в ту ночь, когда ему по рогам дали, в другом месте спал, не в казарме…
Боец осекается. Мямлит, что вообще-то не помнит точно, когда и что случилось. Про историю с койкой вообще говорить наотрез отказывается. Наконец, берет еще пару сигарет и уходит восвояси.
Обычно посещение военной части - это долгая переписка с командованием, отправка официальных бумаг с просьбами «оказать содействие» и «проявить понимание».
Так вот, поверьте, я бы не стал описывать технологию подготовки материала, если бы все происходило по обычному сценарию. Например, если бы приехал в часть рядового Сычева вместе с группой коллег, которых в 20-х числах января организованно вывезло на место происшествия командование сухопутных войск. Или если бы сопровождал адвоката Кучерену, которого командировала в Челябинскую область Общественная палата.
Но я приехал без предупреждения. Просто сел на машину и приехал. Потоптался перед КПП, подождал, когда ко мне проявят интерес воины, бдящие в карауле...
Ни интереса, ни караула. План заметки, который более или менее сложился еще в Москве, полетел в тартарары. Я надеялся собрать мнения, систематизировать версии, а потом, под занавес, приехать к закрытым воротам особо охраняемого объекта. Я даже заготовил пару смелых сравнений, собирался написать, что за заборами воинских частей могут твориться любые безобразия. Мол, их изолированность от внешнего мира может соперничать только с тюремным режимом и простому, гражданскому человеку не дано ни увидеть, ни понять, что и почему происходит в вооруженных силах…
Глухомань с самой большой буквы - село Бишкиль Челябинcкой области, заурядная воинская часть, батальон обеспечения Челябинского танкового училища. Теперь еще и передний край борьбы с неуставными отношениями во всей российской армии - посредством показательного процесса по делу рядового Сычева.
Если забыли, напомню: расположение любой воинской части - режимная территория со всеми вытекающими последствиями (забором, караулом и устрашающими табличками про стрельбу по нарушителям границы поста).
Злополучный батальон поражает своей открытостью. Символическая ограда обрывается в поле, контрольно-пропускной пункт заколочен, ворота открыты настежь. По заснеженным просторам шатаются солдаты, которые откровенно маются от безделья.
Подразделение, прямо скажем, не самое боевое. Вместо освоения науки побеждать - обеспечение учебного процесса курсантов Челябинского танкового. То есть подготовка гусеничной техники и прочей матчасти к редким заездам будущих офицеров, расквартированных и проходящих обучение в городе, на полигон, в обстановку, кое-как приближенную к боевой.
Другая солдатская беда (вернее, служебная обязанность) - текущий ремонт, который, судя по состоянию клуба, штаба и прочих построек, давно должен был стать капитальным, но недотягивает и до косметического.
Относительно свежей краской отличаются только традиционные агитплакаты да надпись на казарме: «Для офицера (начальника) роднее и ближе отечества и солдата нет!».
Автомат воины видели лишь однажды, во время присяги (впрочем, может, это и к лучшему).
«Телевизор» - наказание за «крокодила»
"Да нормально службу тянем. Есть «деды», понятное дело, но не лютуют. Ну работают поменьше, могут в наряд за себя поставить. Так это ж везде так, это нормально…"
"Никто его особенно не трогал, то есть вообще не трогали его…"
"Отбой поздний был в Новый год. Пожрали там, телек посмотрели. Нас всего человек сорок в казарме осталось. Остальные кто по отпускам, кто по увольнительным разошлись. Короче, никого не обижали, а Сычева этого и подавно".
Обычные тут солдаты. Нормальные, самые заурядные бойцы со слабо выраженными различиями «молодых» и «старых». Последних можно безошибочно вычислить разве что по остромодным в дембельской среде берцам - высоким ботинкам на шнуровке.
Первогодки щеголяют в "дубовой" кирзе. Подавляющее большинство - из Челябинской или соседних областей. Землячеств нет и быть не может. Дедовщины как будто бы тоже.
"Упал-отжался - это разве дедовщина?" - кажется, искренне недоумевают мои собеседники.
Тем не менее физкультурные упражнения в армии вообще и под Челябинском в частности гораздо разнообразнее мирных спортивных игр. Пусть и не слишком охотно, но меня посвятили в технологию «сушки крокодила» (также известна как «установка Бэтмена»).
"Сушка крокодила" - это когда свежепризванного, а значит, не слишком окрепшего физически воина заставляют висеть над возмужавшим за год службы «дедушкой». Руки-ноги упираются в спинки кровати, предембелевший лежит внизу - тут тебе и потеха, и физическое воспитание достойной смены.
И не дай Бог сорваться, можно и взыскание заработать: «лося» (получить увесистый удар по сложенным на голове ладоням) или «телевизор».
«Телевизор» - табуретка, которую держат на вытянутых руках. Ее "просмотр" происходит на полусогнутых, в позе, известной с детского сада как «стульчик». Просмотр дается особенно тяжело, если телевизор старенький, с линзой (на табуретку устанавливается банка с водой). Не досмотрел программу (ее точная продолжительность не известна никому, кроме старослужащих режиссеров), уронил банку, расплескал воду - получай пинки. И смотри с самого начала. Говорят, именно «телевизор» сделал Сычева инвалидом.
Бишкильский пациент
Заведующий реанимационным отделением городской клинической больницы Челябинска Анатолий Белицкий в последнее время крайне скуп на прогнозы и комментарии. Поначалу именно на него ссылались средства массовой информации, говоря, что Сычева избили, привязали к койке, изнасиловали. Теперь доктор ограничивается тем, что изо дня в день констатирует незначительное улучшение (или ухудшение) состояния пациента.
Сычеву сделали несколько операций. Во время второй на ноге обнаружилась продольная отметина. Говорили, будто это может быть след от той самой койки. Потом вроде бы нашлись синяки под коленом на голени, многочисленные гематомы.
Сегодня медики не очень уверенно, но практически полностью отрицают факты, которые раньше сомнений вроде бы не вызывали.
Врачи утверждают, что гангрена может развиваться в самых разных обстоятельствах и вовсе не обязательно говорить о перетянутых на несколько часов ногах.
Мол, у Сычева была предрасположенность - могло хватить нескольких минут приостановки кровотока, скажем, сидения на корточках.
Изнасилование? Специальная комиссия, состоявшая из военных медиков округа и главного проктолога Челябинска, в присутствии понятых провела экспертизу. В заключении значится: «Видимых повреждений слизистой анального канала и периальной кожи не обнаружено». Гражданские доктора после этого стали высказываться исключительно анонимно, но и в этом случае единодушия не наблюдается: кто говорит, что было, кто-то - не было.
Главный военный прокурор Александр Савенков объявил, что взял расследование дела Сычева под личный контроль. Его ведомство на пике скандала бойко отчитывалось о показаниях, которые дал Сычев. В настоящее время куда большее распространение получила иная версия: рядовой не разговаривал с тех пор, как попал в больницу.
Часть на замке
"Не было сигналов о неуставных отношениях. Буквально перед Новым годом проводили анонимное анкетирование", - говорит мне не менее анонимный подполковник. Офицера ничуть не удивляет мое появление в расположении части, но представляться он на всякий случай отказывается.
Три часа дня. Группа из старших прапорщиков и лейтенантов направляется к воротам. И опять анонимные откровения.
"Телевизор смотреть тошно. Будто у нас не часть, а сборище подонков…"
"Два варианта: либо показывают, как московским генералам квартиры дают на Ходынке, типа у нас офицеры жильем обеспечены, либо льют помои на армию. Живешь, как собака, по углам, да еще и каждый встречный пнуть норовит…"
"Никто не насиловал Сычева. Врачи ничего не нашли, сказали, что если что-то и было, то еще на гражданке…"
"Кучерена позавчера приезжал. Важный, надутый. Все-то он знает, все умеет организовать. Мы ему реальные предложения - а он не слышит…"
Интересуюсь, какие такие реальные предложения прослушал Кучерена. Офицеры мнутся и мрачно цедят сквозь зубы: "Вернуть гауптвахту. Тогда и поговорим".
Замок на месте
Пустой штаб. Два бойца скучают на дежурстве. Прошу доложить обо мне командиру. Это приводит сержанта в явное замешательство.
"Вроде замок на месте, пошли, провожу", - пауза закончилась.
Замок (заместитель командира батальона по воспитательной работе) действительно находится на месте, в обветшалом клубе.
"Не бывает такого, чтоб вообще дедовщины не было, - рассуждает капитан Докучаев. - Всегда "старые" учат "молодых", любого офицера спросите. Зверств, конечно, быть не должно, и в случае с Сычевым есть вина командования, недосмотрели. Но валить на командование все проблемы просто нельзя".
Капитан Докучаев категорически отказывается рассказывать, что за история произошла с койкой Сычева, почему к приезду телевидения, как я уже слышал, понадобилось с кроватью что-то делать. Он вообще не хочет разговаривать об обстоятельствах дела и уж тем более разрешать мне посетить воинскую часть, по которой я уже битый час как болтаюсь на глазах у всех ее обитателей. Говорит, рад бы помочь, но не хочет лишиться погон.
Мать со стажем
"На днях папа еще одного ребенка приходил - у мальчика раздроблены кости обеих ног, - Людмила Зинченко, председатель Ассоциации солдатских матерей Челябинской области, роется в архиве. - Пока рано говорить о подробностях, он в военном госпитале лежит, надо вытаскивать его оттуда, комиссовать. Могу сказать только, что строил гараж офицеру, завалило кирпичами. Обычная история, у меня таких сотни".
У Людмилы Николаевны старые счеты с армией. Она стала «профессиональной» солдатской матерью 17 лет назад. С тех пор картотека разрослась до невообразимых объемов, и на любой свежий пример дедовщины Зинченко может привести как минимум десяток случаев из своей практики.
Женщина затрудняется ответить лишь на один вопрос: когда и кто из офицеров понес наказание за то, что в подотчетном воинском соединении творилось форменное безобразие.
Да, вроде было такое. В 1990 году, можно сказать, еще при советском строе, дали четыре года какому-то прапорщику за повесившегося солдата. В середине 90-х довели до суда еще одно уголовное дело, но там условно дали.
Конечно, это не всероссийская статистика - Зинченко занимается делами призывников из родной Челябинской области или теми, кто тут служит. И тем не менее, соотношение правонарушений и наказаний более или менее отражает общее положение дел.
Говоря о солдатах, Людмила Зинченко чаще всего употребляет слово "ребенок". Вот в прошлом году ребенок погиб, Сергей Туляков. 11 месяцев прослужил под Биробиджаном, его застрелил мальчик, прослуживший полгода. Маме, родной матери Тулякова так и не сказали, что случилось, почему погиб ее сын.
Минувшим летом покончил с собой Олег Афанасьев. Во всяком случае, именно так сказали родственникам в Оренбурге, где он проходил срочную службу. Вскрыли гроб и ужаснулись: нос сломан, весь побитый, поломанный, лицо замазано гримом так, что не видно веснушек. Олег ведь веснушчатый был, как сестра.
Рашид Шансутдинов по осени угорел. Залез в машину погреться и отравился угарным газом. Нашедшие труп бойцы говорили, что вся кабина в крови была, но их никто не стал слушать.
"Какие разбирательства, какие расследования? - возмущается Людмила Николаевна. - Знаете, что первым делом попросила у меня прокуратура, когда после моего же сигнала начала расследовать дело Сычева? Список номеров телефонов с моего определителя. Хотели выяснить, откуда пошла утечка".
Зинченко не верит ни в армейское правосудие, ни в то, что российская армия может измениться. Она уверена, что система прогнила полностью, ее не спасает даже широко разрекламированная служба по контракту.
"Бардак везде и на всех уровнях. Недавний пример - Коля Заикин, контрактник. Пошел в автобат в Чебаркуле, это тоже под Челябинском. Обещали платить шесть тысяч, но офицер сказал, что он и на четыре не нарабатывает. Колька просто развернулся и ушел, теперь судится. Сколько ко мне ребят после Чечни приходило, узнавать, как получить «боевые», - не сосчитаешь. Причем все шли: и сержанты, и лейтенанты. Кстати, вот еще один случай: лейтенант Задорин Александр Александрович в сентябре отправился после училища в Дальневосточный военный округ. С тех пор ни слуху, ни духу. Родные строчат запросы, а армия ничего ответить не может - потерялся офицер. Одно слово: бардак".
Трагедия по недосмотру
"Не знаю, что вам рассказать. Андрюше сегодня стало хуже, его тошнит, у него очень высокая температура. Думаю, брата все же придется везти в Москву, нам сказали, что шансы есть, что лечение там получше".
Марина Муфферт, сестра Андрея Сычева, крайне редко подходит к телефону. Она давно перестала ругаться с корреспондентами, которым нужны подробности из жизни жертвы дедовщины, рыдать, когда становится совсем уж невмоготу. Марина абсолютно спокойно сообщает, что сегодня ей позвонили уже двадцать три человека и, наверное, она согласится дать пресс-конференцию. Так будет проще ответить на все вопросы, и телефон на какое-то время умолкнет.
Пресс-конференции, посвященные судьбе Сычева, проходят в Челябинске ежедневно. Правозащитники всех мастей, радикалы и чиновники спешат выразить сочувствие, а заодно объявить о начале собственного, независимого расследования. Скажем, председатель Челябинской областной думы Владимир Мякуш прямо заявил: дума обязательно разберется в инциденте. Выяснит, случай с Сычевым единичный или налицо тенденция. Если все же тенденция, Мякуш обещает принять какой-нибудь законопроект, чтобы пресечь безобразия.
Генерал-майор Петр Агинов, военный комиссар Челябинской области, законов принимать не собирается. Он пишет книгу под рабочим названием «Размышления и тревоги военного комиссара». В монографии Петр Филиппович хочет высказать свои соображения по поводу армии и призыва. Например, предложить сделать военкоматы сугубо гражданской структурой, чтобы их работа стала более открытой и понятной, чтобы ими не пугали маленьких детей.
"Как по-вашему, - спрашиваю я генерал-майора, - развивались события в воинской части?"
Генерал-майор отвечает, что по большому счету это не имеет решающего значения. Говорит, во всем разберется следствие, но Сычев, как ни печально, определенно войдет в историю. Агинов надеется, что его трагедия станет отправной точкой и в армии начнутся перемены к лучшему. Если нет, она может повториться. По всей России разбросаны десятки, если не сотни полудиких воинских частей, где командирам нет никакого дела до подчиненных. Петр Филиппович признает: за последние шесть лет погибли 145 его призывников - в мирное время, в соединениях, очень далеких от контртеррористических операций.
Генерал-майор Агинов говорит, что уходит в отставку.
"Так что, все-таки был факт изнасилования?" - упорствуют журналисты.
Агинов не отвечает. Он рассуждает о влиянии семьи, о воспитании. О том, что проблема ночного дежурства офицеров существовала во все времена, что нельзя оставлять без надзора и внимания воинский коллектив. Было ли изнасилование? На этот вопрос даст ответ прокуратура. Куда важнее то, что исключать нельзя ничего, если издевательства в армии возможны в принципе.
Генерал-майор, безусловно, прав.
