Куда подальше

Вот такой диалог, например, мог бы происходить сегодня между Генри Киссинджером и президентом Путиным.

Киссинджер: Знаю-знаю о ваших успехах. Рост ВВП, стабилизационный фонд и все такое… Особенно интересно наметившееся сотрудничество с Китаем. Очень любопытно, очень, просто очень внимательно буду следить… И в Европе успехи. Газовая труба по дну моря – это серьезно. Нефть, опять же, в цене… Я знаю, вам это не безразлично. Да, кстати, о нефти. А что там у вас, господин президент, с Ходорковским-то? Потерялся где-то молодой человек, не случилось бы чего…

Путин (глядя не мигая прямо в глаза своему достойному собеседнику): Нам известно о ваших связях с вышеозначенным осужденным Ходорковским. 11 декабря 2001 года в 17.00 по Гринвичу в гостинице «Дорчестер» в городе Лондон вы вошли в правление фонда «Открытая Россия». И председателем попечительского совета этого, с позволения сказать, фонда стал заключенный Ходорковский. А его теперь уже бывшая компания внесла в фонд сумму 10 миллионов фунтов. С этими деньгами еще предстоит разобраться. Как, впрочем, и с самим фондом. Пока с ним разбираются на территории России, но ведь можно и в Лондоне покопать. Будем дальше интересоваться?

Киссинджер: (повторяя прием собеседника – прямо в глаза, не мигая): Коллега, пододвиньте-ка старику водички. Вот так. Помните, я когда-то в Петербурге вам сказал, что все приличные люди начинали в разведке, и я тоже? Хорошие были времена. Я тогда входил, как вы правильно упомянули в вашем интервью накануне первых выборов, в комиссию Киссинджер–Собчак. Печальная судьба у моих российских визави, вы не находите?

Путин: Ну, этот-то жив…Ходорковский, я имею в виду.

Киссинджер: Ну, слава Богу. Надеюсь, вы также знаете, где именно он жив в данный момент… А то ведь вот мама его не знает, и жена, я сегодня прочел, тоже пока не знает. Я уж не говорю об адвокатах и прессе… Ох уж эта пресса… Вот у нас, например, пресса может встретиться даже с приговоренным к смертной казни. Может, представьте себе, даже взять интервью у приговоренного к пожизненному заключению за измену родине. Как это все неудобно, вы не представляете. То есть вы как раз представляете, поэтому у вас пресса вот уже третий день разыскивает этого молодого человека, которого я видел, как вы правильно заметили, пару раз в жизни.

Путин: Найдут, когда время придет.

Киссинджер: Я вам доверяю в той же степени, в какой и вы мне. Не сомневаюсь! То есть, если я правильно вас понял, они просто не там интересуются. Если бы, скажем, у нас в Америке кому-нибудь пришло в голову приговорить к восьми годам лишения свободы Билла Гейтса и он исчез после приговора, то никому не пришло бы в голову спрашивать об этом президента Соединенных Штатов.

Путин: Вот именно. И вы бы не спрашивали господина Буша. Так почему же вы спрашиваете меня?

Киссинджер: Видите ли, господин президент. Я очень внимательно отношусь к тому, что вы говорите. Вот, например, вы в последнее время подчеркиваете, что российская демократия – особая, не похожая ни на какую другую, и уж тем более на американскую. В рамках нашей демократии теоретически Гейтса можно посадить, хотя это не рационально, но предположим. Но предположить, что его можно хотя бы на день после приговора потерять из виду – сложновато. А предположить, что президент США знает о судьбе заключенном Гейтса больше, чем его адвокаты, невозможно. Мне представляется, что, когда вы говорите об особом демократическом пути России, который мне представляется весьма интересным и незаурядным, вы что-то имеете в виду. Мы с вами старые знакомы, господин президент. Как теперь у вас модно говорить, с питерских времен. Мы вышли из одинаковых по сути, но разных по дизайну шинелей. И именно это, а также углубленное изучение особенностей российской демократии дает мне основания предположить, что вы знаете, в какой примерно точке вашей необъятной и великой, конечно же, родины находится этот молодой человек. То есть перевожу свой вопрос на понятный вам язык: «Ситуация под контролем?»

Путин: Yes, sir!

Киссинджер: А если бы в воду бросили еще пару кубиков льда, то старина Киссинджер был бы совершенно доволен. Голубчик, позвольте мне дать вам совет старого тертого политика, оказывавшегося в разных запутанных ситуациях. Этот парень, который у вас тут два года отсидел в тюрьме, стал знаменитым. Вы меня понимаете? Ну, как поп-звезды. Вот как ваши эти две милые девочки, которые в трусиках пели в Лондоне. Что-то такое с татуировкой в названии… Даже я о них знаю, представляете? Господин Ходорковский, не к ночи будет помянут, стал таким международным ньюсмейкером. CNN, там, BBC, понимаете? Да, допускаю, вам это неприятно слышать, но вы политик, а политику не стоит игнорировать факты. Я-то понимаю, что вы из лучших побуждений пытаетесь защитить его от навязчивых папарацци, чтобы он не повторил судьбу бедняжки Дианы – какая печальная история… Но логика подсказывает: чем больше прячете, те больше ищут. А значит, больше говорят и пишут. И пока ищут, ваш узник присутствует постоянно в новостях. И даже вполне лояльное к вам телевидение будет вынуждено в конце концов что-то говорить, потому что же все ищут… В каком, вы говорите, пункте находится сейчас этот один из тысяч осужденных в вашей дивной загадочной стране? И по дороге в какой лагерь?

Путин уточняет что-то по телефону и отвечает на вопрос.

Киссинджер: Коллега, говорю вам как профессионал профессионалу, поверьте моей интуиции: пора сливать информацию и закрывать вопрос. Пусть шепнут какому-нибудь проверенному телеаналитику, известному своими связями – пять минут эфира, и интрига исчезла.

Путин: Может быть, виски? У нас есть еще как минимум один заключенный, чья судьба нам не безразлична. И вам, и нам, а пока он в Швейцарии. Что вам подсказывает ваша профессиональная интуиции в данном случае?

Киссинджер: Вы просто читаете мои мысли, господин президент. Мне как раз хотелось обсудить с вами проблему Ирана. А также международного терроризма. А также мирного и немирного атома. Тут, я боюсь, и бутылки виски не хватит. Нет уж, водички со льдом, пожалейте старика. Мы так о многом можем поговорить, нас так многое объединяет… Средняя Азия, например. Кстати, в «Дорчестере» я бывал, но не в тот день и, уж точно, не в тот час, который вы назвали, коллега. Хе-хе. Так что там у вас за проблема со Швейцарией?»

Примерно такой разговор мог бы происходить между двумя давними знакомцами сегодня в Кремле. Каким бы он ни был в действительности, хотя бы раз фамилия спрятанного на этапе или в пересылке создателя фонда «Открытая Россия» прозвучала. Я уверена. И уверена почему-то, что Генри Киссинджер знает в данный момент о месте нахождения одного из тысяч российских заключенных больше, чем его мама или жена. И уверена, что вся эта таинственность вокруг передвижений Ходорковского и Лебедева – проявление полного и непобедимого маразма российской власти. И пусть меня кто-нибудь попытается убедить, что Путин не знает, куда увезли эту пару, потому что, видите ли, в соответствии с уголовно-исполнительным кодексом этого не имеет права знать никто, даже мама с папой и жена.

Думаю, что и местечко для каждого из них с ним согласовали. Видимо, отдаленность этого места прямо пропорциональна раздражению, которое вызвало у президента страны поздравление ко дню рождения от заключенного Ходорковского. Тут-то он и послал его куда подальше. Вполне конкретно.