Письма адъютанта его превосходительства
Весной 1993 года на чердаке дома по ул. Рабочего Штаба был найден бумажный сверток, перевязанный выцветшей розовой ленточкой. Вскоре этот сверток поступил в краеведческий музей, где его содержимым вплотную занялись научные сотрудники.
Оказалось, что находка имеет большую историческую ценность, она представляла из себя подборку писем, донесений, рапортов, справок, фотографий, принадлежавших белому офицеру – прапорщику, операдъютанту командира 1-го Иркутского стрелкового полка Николаю Ивановичу Первушину. Почти три четверти века эти образцы эпистолярного жанра хранились в потайном месте. Словно ждали своего часа, когда их смогут беспристрастно прочитать и оценить по достоинству.
"Уходим на Запад бить оставшуюся сволочь"
Всего в связке было более 70 листов. В основном письма конного ординарца команды связи полка Николая Первушина, адресованные в 1917–1919 годах из действующей армии своим родным в Иркутск. Остальное – военная документация, принадлежавшая прапорщику, и фотографии, где он запечатлен вместе со своими боевыми товарищами.
Первое письмо датируется 13 декабря 1917 года, Иркутск. Девятнадцатилетний Коля Первушин – выпускник Иркутского военного училища – участвует в уличных боях против большевиков, которые подняли в городе вооруженное восстание. Юнкера и кадеты попытались выбить их с занятых позиций. В составе белых отрядов юный прапорщик со своим другом Васькой ходил в атаки на телеграф, казармы, понтон. Оборонял здание военного училища, стоял в карауле, видел первых раненых и убитых. Лейтмотив письма оптимистический – дожить бы до конца войны, которая, как он считал, на днях закончится.
Увы, Гражданская война только начиналась. В городе верх взяли красные. Белые почти на полгода вынуждены были покинуть Иркутск и вернулись лишь летом следующего года при поддержке белочехов, австрийцев и мадьяр. По этому поводу в очередном письме к родным Николай замечает: "Сегодня уходим на Запад бить оставшуюся сволочь. Я поступил в 1-й Иркутский стрелковый полк, в команду связи конным ординарцем при начальнике команды П.Ф.Суслове. Есть лошадь. Высокая, вороная. Едешь – красота".
Приятно входить в город после большевиков
Спустя неделю – новая радостная весточка родным со станции Мурино, расположенной за двести верст от Иркутска. Полк, в котором служил Николай, принял боевое крещение, в какие-то полчаса выбил противника и занял станцию. Затем их перебросили на другое направление: на поездах до Култука, потом походным порядком до Утулика с ночевками под проливным дождем в лесу. Наутро – атака, враг разбит и бежит, оставив на поле боя 20 пулеметов, 15 лошадей и 3 бронепоезда. Короткий отдых – и снова строиться, и опять под дождем марш-бросок длиною в десять верст. Утром, голодные и холодные (не ели трое суток), атаковали мост и, несмотря на артобстрел прямой наводкой, выбили оттуда красных. В полк приехал белый генерал, чех Гайда, поздравил с победой и уехал. Подсчитали потери: 2–3 убитых и 15 раненых.
Некоторое время томились на захваченной станции, каждый день ловили красных лазутчиков и расстреливали без суда и следствия. Прошло две недели, и вновь в Иркутск от Николая приходит победное письмо-реляция: "Заняли Верхеудинск 20-го в 4 часа после маленькой перестрелки. Приятно входить в город после большевиков. Кричали "ура", бросали цветы и даже кормили обедами всех. Стоим в гостинице. Катаемся верхом, после дежурства ходим в кинематограф. Сегодня получил жалованье. Если будет случай, то пошлю. Хочу сшить брюки и гимнастерку".
В конце августа дела на Западном фронте Пермского направления для белых складывались удачно, и прапорщик Первушин надеялся получить кратковременный отпуск для поездки к родным в Иркутск. В ожидании решения командования он скучает, даже принимается за чтение. И тут от родной бабушки и сестры приходит посылка с "вкусненькими штучками". Коля не может скрыть своего удовольствия и сообщает родным, что если так часто его будут баловать, то он готов все время воевать без отдыха. А дальше добавляет, что каждый день к ним приводят пленных подводчиков, с которыми красные присылают прокламации с предложением сдаться: "Вот дурачье! – восклицает Коля. – Сводки каждый день приносят победу. Положение их отчаянное. Кольцо сжимается. Сегодня узнал о сдаче Петрограда, Нарвы, Полтавы, Харькова и Киева. Ждем скоро конца большевизма и бьем красных. Солдаты и офицеры рвутся в бой. Веду себя хорошо, как подобает не юноше, а бойцу-офицеру. В такое время не до питья и игры в карты".
В начале сентября 1-й Сибирский полк возвращается в Иркутск. Вместе с Николаем в родной город вернулись мать и сестра. Короткая передышка. И часть, в которой служит Первушин, отправляется на Запад.
Прошло полтора месяца, наступил 1919 год. После новогодних и рождественских праздников белые возобновили крупномасштабное наступление. Теперь Николай – строевой адъютант при командире полка, служит в штабе. Ему исполнилось 20 лет. По этому случаю он приобрел японский карабин, который жаждал испробовать на каком-нибудь комиссаре. 3 февраля под с. Анинское-Бабки Николай угодил в серьезную переделку. В перестрелке с красными ранило командира. Пришлось сбросить перчатки и шапку – жарко стало отстреливаться от наседающего противника. В этом бою прапорщик был контужен и чудом остался живым. В другом случае при контратаке красноармейцы окружили роту Байкальского полка. Немногим удалось выбраться из кружения. Один казак, видя безысходность положения, застрелился. Раненый офицер-пулеметчик последовал его примеру, предварительно взорвав пулемет гранатой. Офицера посмертно представили к ордену Святого Георгия.
Сопротивление большевистской армии с каждым днем нарастало. И все же в конце зимы и весной белым удавалось наращивать темпы своего наступления. Крестьяне освобождаемых деревень встречали их как избавителей от красного террора. Так, в одном из своих писем Первушин пишет: "Крестьяне удивляются и радуются, когда узнают, что у нас есть полковой священник. Приходили с просьбой разрешить молебен. Естественно, разрешили. Священников красные расстреливают, запрещают ходить в церковь, мертвых не хоронят".
Красная армия всех сильней
Чтобы предотвратить военную катастрофу на Восточном фронте, красное командование начинает прибегать к устрашению не только своих врагов, местного населения, но и красноармейцев. Показательным в этом смысле явилась боевая операция, проведенная ими у деревни Сосновки на реке Вятке. В очередном письме от 17 мая прапорщик Первушин сообщает, что они взяли очень много пленных. Из их допросов выяснилось: красный командарм Азин пообещал пехотным полкам расстрелять каждого третьего, если Сосновка не будет взята. Для полной убедительности своих слов он развернул кавалерию и пулеметные заградительные команды во второй линии обороны, отдав им приказ рубить головы и открывать огонь по беглецам. Рядовым красноармейцам оставалось либо драться до конца, либо сдаваться в плен. Они выбирали последнее. Не добившись поставленной задачи, красные обстреляли деревню из орудий. Беляки после артобстрела собрали головки от снарядов, шрапнельные стаканы и зажарили в них поросят. Затем веселились, играли на гармошке, пели. Они надеялись на скорую победу.
Шесть месяцев продолжался успешный поход белой армии до реки Вятки. Летом 1919 года наметился перелом. Тревожно звучат строчки из очередного письма прапорщика к родным в Иркутск: "Мы пришли в Быково, т. е. к началу нашей работы на Западном фронте. Красные гонят нас, надоело отступать". Создавшееся положение пока не воспринимается трагически. Колчаковское командование пытается выдать неуспехи на фронте за временные трудности. Николай пытается поверить официальным объяснениям происходящего, хотя и делится своими сомнениями с родными. Теперь он в бозе отступающей армии, его вновь контузило, да к тому же сильно вывихнул руку. Армия отступает по Сибирскому тракту, а вместе с ней тысячи беженцев.
Сколь стремительно было наступление белых, столь же стремительно они откатывались обратно, оставляя города и села без боев. Уже 6 июля офицеры и солдаты 1-го Иркутского стрелкового полка вернулись в окопы, вырытые ими год назад. Попытались закрепиться на старых позициях, но шквальный артиллерийский обстрел противника заставил их отступать все дальше и дальше. Несмотря на критическое положение на фронте, Николай пока не теряет надежды на лучшее. В редкую минуту боевого затишья из-под Ялыма он пишет в Иркутск: "Красные перебежчики говорят, что будут гнать нас до Челябинска, отдохнут и пойдут в Сибирь. Посмотрим".
Ровно через неделю приближается развязка. Красные под Екатиренбургом. За полтора месяца колчаковцы очистили без боя территорию в тысячу верст. Они теряют свою боеспособность, и отступление принимает необратимый характер. Наступило время задаться вопросом: отчего это произошло? Юный прапорщик дает простой и емкий ответ в своем очередном письме к родным: "Да все от нашей же вины. Смотрели на красных как на банду. Вот и пожинаем, что посеяли".
Последние три письма от Николая Первушина датируются осенью 1919 года. Они написаны из Томской железнодорожной больницы. Поезд, на котором Первушин надеялся добраться до родного города, потерпел крушение. Больше года провел на передовой Николай, ходил в конную разведку и за все время отделался двумя легкими контузиями. Несчастье настигло его при возвращении домой. С переломанными ногами он очутился на больничной койке в ожидании приезда матери. Ему предстояла эвакуация в Иркутск. На этом месте переписка обрывается. О дальнейшей судьбе Николая Первушина и его семьи пока ничего неизвестно.
