Байкальский кризис

Списать все изменения на антропогенное воздействие не получится.

Ухудшение экологической ситуации на Байкале обычно списывают на антропогенный фактор. Но влияние человека — это далеко не все, что приводит к глобальным изменениям, происходящим на озере. Так считает новый директор Лимнологического института доктор геолого-минералогических наук Андрей Федотов. Нужно просчитать вклад человека в негативные процессы и вычислить естественные факторы, которые от человека не зависят. «Мы столкнулись с целым комплексом причин, не последнее место в котором занимают, вероятно, общие природные изменения, глобальные подвижки, с которыми бороться невозможно, их следует изучать и прогнозировать ситуацию». Корреспондент «СМ Номер один» поговорил с ученым на самые обсуждаемые темы, связанные с Байкалом.

Спирогира в Байкале была всегда

— Давайте начнем со спирогиры…

— Тогда давайте сразу уточним: там не одна спирогира, а разные нитчатые водоросли. Среди них есть прикрепленные, есть плавающие, которые разносятся. Раньше говорили «улотрикс», теперь точно так же говорят «спирогира». Неспециалистам удобнее обобщать все эти водоросли под одним «народным» названием, обозначая проблему.

— Относительно их попадания в Байкал существуют разные версии. Например, говорят, что их занесли исследователи…

— Давайте эти конспирологические версии отбросим. Это наши, местные водоросли, которые стали бурно расти. Они живут там, где живут люди. Водоросли эти питаются веществами, которые находятся в составе того, что сбрасывается в Байкал человеком. Они заполняют собой прибрежные воды. Впервые их чрезмерное количество было обнаружено в Листвянке. Первые признаки появились в 2007—2008 годах. Наши водолазы сообщили, что в тех местах, где раньше были голые камни, появились густые заросли. Рост водорослей спровоцировало что-то, и нужно понимать, что конкретно. Ведь если говорить о воздействии человека, то в Листвянке и раньше было людно: катера, теплоходы, большое количество людей. Но прибрежная зона не зарастала. Теперь заросла, и вывод можно навскидку сделать такой: поменялся тип загрязнения Байкала. Одним из самых значительных загрязнителей называют моющие средства, содержащие фосфаты, служащие питательной средой.

— Как бороться с этими водорослями?

— Есть мнение, что со спирогирой надо как-то бороться, очищать Байкал. Но я, к примеру, совершенно не представляю, как бороться с ней в объемах Байкала. Как его очистишь? В первую очередь мы должны изучить это явление, понять, что происходит, и обязательно подтвердить свои выводы научно. И тогда сможем сделать прогноз на будущее. Это важно, так как одна проблема связана с другой. Что будет, когда зеленая водоросль в большом количестве начнет гнить? Одно из последствий распространения спирогиры — в прибрежных водах не сможет питаться омуль. Сейчас хотят запретить лов омуля на Байкале — вроде как его популяция уменьшается. А может быть, его не становится меньше? Может быть, омуль просто уходит, потому что для него больше нет пищи в зараженных прибрежных зонах? Жители Листвянки очень переживают: деды рыбачили, отцы рыбачили, а теперь невозможно — рыбы нет. Мы ведь все понимаем, что омуль — это еще и способ существовать для тех, кто живет на Байкале. Поэтому к подобного рода запретам нужно подходить, тщательно проанализировав ситуацию. У нас по федеральной государственной программе гидроакустический учет омуля планируется лишь в 2018 году. Получается, что мы сейчас запретим вылов, а когда проведем учет, окажется, что омуль весь на месте, просто ушел в другие, не загрязненные спирогирой воды, где для него есть пища.

— Водоросли, которые гниют на побережье озера, называют сегодня едва ли не самой большой экологической проблемой. Есть ли другие проблемы, которые менее видимы общественности, но явные для научного сообщества?

— Спирогира — это одно. Проблема эта лежит на поверхности. Но есть и другое: мы видим изменение байкальских губок там, где вообще нет людей: от Ольхона мористее, в районе Ушканьих островов. Почему происходят с байкальскими губками, которые очищают воду, такие глобальные изменения, хотя никакого антропогенного воздействия нет? Очевидно, идут процессы, которые от человека не зависят.

Приведу как пример ситуацию с озером Орон в Бодайбинском районе. В 40-х годах прошлого века там добывали рыбу, стояла на озере рыболовецкая артель. И в 90-х еще добывали. А в 2000-х уже нет — там больше нет рыбы. И нет ни одной диатомовой водоросли. Озеро стало мертвым. И люди не хотят там жить. Кроме нескольких егерей нет никого. Соответственно, никакого загрязнения. Но изменения происходят. Повысилась кислотность воды. Мы предполагаем, что все дело во влиянии ледников. Ледники тают, в озеро поступает больше воды, обедненной минеральными и органическими компонентами. Плюс к этому выделяется газ метан. В Байкале, кстати, тоже выделяется метан. Заморы голомянки связывали с выбросами метана в Байкале. Вот они, природные причины…

Есть ли в Байкале хоть одна здоровая губка?

— Предполагается, что байкальские губки погибают по природным причинам…

— Надо разбираться. Может быть, что-то происходит в мире вирусов и губки оказались подвержены влиянию. Водолазы сделали наблюдение: губки погибают за одно лето. Стояла себе зеленая, а к концу сезона от нее ничего не осталось.

Деградирующие губки впервые были обнаружены на Байкале в 2011 году. В позапрошлом году Лимнологический институт организовал несколько экспедиций, посвященных этой проблеме. Выяснилось, что губки гибнут по всему периметру Байкала. В Лиственничном заливе, где под водой простирались гигантские губковые поля, ничего не осталось, почти все губки вымерли. На них были обнаружены сине-зеленые бактерии, которые выделяют опасные токсины. Единственное место, где, по словам водолазов, оставались здоровые губки, — абсолютно дикие места западного побережья. Ученые выдвинули две версии: антропогенное воздействие и климатические изменения.

— У нас и внутри института нет единого мнения, остались еще в Байкале здоровые губки или уже нет. И больше скажу — теперь вопрос стоит для нас так: повезет ли нам и сможем ли мы найти здоровую губку для исследований и провести эти исследования?

— Последнее сообщение о Байкале снова напугало общественность: обнаружили смертельный токсин в прибрежной зоне возле Листвянки. Это антропогенное воздействие или природные изменения?

— Сейчас мы просто знаем, что токсин, который выделяют цианобактерии, есть. Надо посмотреть, охарактеризовать ситуацию, все просчитать, понять, в каких дозах накапливается, почему накапливается. Все списывать на антропогенное влияние невозможно — это комплексное влияние. Где-то природный фактор довлеет на фоне антропогенного, а где-то антропогенный — на фоне природных изменений. Нам сейчас надо понять: лихорадит весь Байкал или есть устойчивые объекты? Губки, как мы уже знаем, объект неустойчивый.

Что можно сделать «на коленке»?

— Правительство намерено уменьшить водоохранную зону Байкала. Что говорит по этому поводу научное сообщество?

— Была водоохранная зона с границей по основным прибайкальским хребтам. Она совпадала с границами центральной экологической зоны. Выяснилось, что такая большая водоохранная зона мешает людям, проживающим в ее пределах, вести какую-либо деятельность — ничего вообще нельзя делать, никак невозможно развивать поселения, все запрещено. Люди стали возмущаться. Сейчас готовится законопроект, по которому граница водоохранной зоны будет проходить везде, по всему побережью, в 500 метрах от берега. Ну, тут уже начали возмущаться экологи, ученые. Отступив 500 метров от берега, люди будут делать все что угодно, хоть многоэтажки возводить, хоть отходы хоронить. Ситуацию с Байкальском вы знаете: там после закрытия БЦБК нужно рекультивировать шламонакопители. Был сделан проект, на который учеными Иркутского научного центра было написано 132 замечания. По этим замечаниям авторы проекта внесли лишь формальные, не по существу, изменения. Министр природных ресурсов и экологии Сергей Донской сказал, что вопрос на контроле у министерства. Но если примут эти самые 500 метров, то можно будет совершенно законным образом ничего не рекультивировать. А очистные там как не работали, так и не работают.

— С Байкалом все время происходят какие-то изменения. Насколько быстро научное сообщество может реагировать на них? Тем более что в последнее время финансирование науки урезается. Не будет ли поздно однажды спасать Байкал?

— В течение последних трех лет институт получает все меньше и меньше денег, мы уже подошли к критической черте. Но нельзя сейчас науку делать «на коленке»! Если исследовать толщу воды, то нужно ставить станцию, которая будет выдавать данные с дискретностью в минуты, секунды. А мы выезжаем раз, берем пробы и на этом скудном материале, на нескольких пробах, делаем какие-то выводы. Это все равно что врачу делать обход больницы раз в год. И главное — мы должны успевать обрабатывать поступающие данные, а мы не успеваем. У нас нет оборудования, приходится отправлять материал в другие города. И пока мы все это в медленном режиме делаем, время идет, изменения становятся все глубже. И однажды окажется, что все уже умерло. Если мы будем ждать, пока накопим денег на оборудование, то просто ничего не успеем сделать.

— Как можно сформулировать первоочередную задачу для Лимнологического института на сегодня в условиях байкальского кризиса?

— Наша первоочередная задача — понять, что из себя представляет байкальский кризис, почему происходят изменения, в каком объеме, и спрогнозировать ближайшую перспективу. Все наши проекты, в том числе десять государственных заданий, связаны, перетекают из темы в тему. Нужно все делать одновременно, успевать.