Сибирь: далеко от Большой Земли

В России сложилась парадоксальная ситуация.

С одной стороны, богатство российское прирастает Сибирью. Большая часть экспортной выручки страны и, соответственно, «нефтедолларов», поступающих в российский бюджет и в стабилизационный фонд, имеют сибирское происхождение.

С другой стороны, межбюджетные отношения устроены так, что большинство сибирских регионов являются дотационными. Вот, например, недавно «Сибнефть» «переехала» из Омска в Петербург и теперь там платит налоги.

Видимо, логика Кремля такая: сибирские недра – это общенародное достояние, поэтому распоряжаться доходами от них должен федеральный центр. А в остальном Сибирь, с точки зрения Москвы – это такие же регионы, как и в центральной России. Там народ как-то выживает «на подножном корму», пусть и в Сибири живет.

Насколько сибирские нефть, алюминий, газ, уголь, лес, а также дальневосточная рыба являются «общенародным» достоянием – это отдельный вопрос. А вот то, что Сибирь и Дальний Восток – это не «обычные регионы» - об этом и поговорим.

В последние пятнадцать лет произошел существенный отток населения из Сибири и Дальнего Востока, особенно – из районов Крайнего Севера, с БАМа, из малых городов и поселков, которые некогда с гордостью строила вся страна. Жизнь в Сибири зависит от транспортных сетей, от вовремя поставленного горючего и продовольствия. Достаточно одной недели, проведенной без отопления в панельном доме в тридцатиградусный мороз, чтоб жильцы этого дома начали паковать чемоданы и собираться переезжать туда, где теплее. А сколько таких «отключений» по сибирским городам и поселкам было – не счесть.

Билеты из Сибири и Дальнего Востока до Москвы (да до чего угодно) зачастую стоят больше месячной зарплаты, люди годами не могут не то что на курорт съездить – родственников посетить, попасть на похороны близких.

Жители европейской России думают про Сибирь, что самый опасный зверь здесь – медведь, который то и дело гуляет по улицам сибирских городов. На самом деле в сибирской тайге главная опасность – энцефалитный клещ, о котором в центральной России и не слышали, но от которого в Сибири ежегодно заражаются энцефалитом тысячи людей.

Ну и, наконец, – Сибирская Зима. Минус тридцать, минус сорок. Снег ложится в октябре и сходит в апреле. Только что приехавшие в Сибирь и сибиряки в первом поколении воспринимают эту зиму как наказанье Божье, а свое пребывание в Сибири – как ссылку. «Вот заработаем денег (получим образование) и уедем!» - часто говорят они.

И только «коренные» сибиряки, насчитывающие два и более поколений в Сибири, не воспринимают сибирскую зиму как наказанье. Они не только спокойно относятся к морозам, далеким расстояниям и таёжным клещам, но и любят сибирские просторы и дикую природу, которой в Европе уже не найдешь.

Тем не менее, уезжают и коренные сибиряки. И уезжают лучшие из них. В Москву и за границу.

Современная российская жизнь устроена так, что специалисты и бизнесмены, достигшие определенного уровня в своей карьере, достойное применение своим талантам могут найти только в столице. Москва сегодня не просто мегаполис, она – общероссийский офис. А если учесть, что основные деньги страны добываются в Сибири, то Москва – это большой общесибирский офис, в котором уборщики и прочий обслуживающий персонал почему-то мнят себя «хозяевами».

За границу едут не из Сибири, а из России вообще. Уехали немцы, так и не дождавшиеся воссоздания Поволжской республики. Уехали евреи, восполнив Израилю недостаток населения. Уезжают молодые специалисты и ученые – туда, где ученым достойно платят.

С точки зрения современной экономики, сокращение населения в Сибири не является существенной проблемой. Крупным корпорациям проще завозить работников вахтовым методом, чем круглогодично содержать поселки и населенные пункты вместе со школами, детскими садами и прочей инфраструктурой.

А среди вахтовиков все больше и больше становится несибиряков, нерусских и нероссиян. Логика погони за прибылью диктует свое: местное население содержать невыгодно, нанимать – тоже невыгодно. Выгодно привозить китайцев, узбеков, молдаван, украинцев. Они не пьют, не бастуют и полностью зависимы от работодателя.

У такой схемы есть только один аспект, который невозможно исчислить деньгами. Сибирь принадлежит России только до тех пор, пока в ней преобладает русское (российское) население.

В некоторых приамурских городах (Благовещенске, например), тот час, когда китайцев станет больше, чем русских, уже не за горами.

Размытие русского населения в Сибири идет повсеместно, причем зачастую – вдали от крупных центров. Растут китайские теплицы в заброшенных сибирских деревнях. Сибирскую ниву поднимает китайский крестьянин. Китайские предприниматели проникают все глубже и глубже в тайгу, вытеснив со всех посреднических операций в скупке и переправке леса в Китай наших доморощенных браконьеров и контрабандистов. Вслед за ними, надо полагать, придут и китайские бригады лесорубов.

Кроме китайцев, оседают в Сибири и таджики, которых гонит на суровый север перенаселение. В таджикской семье восемь детей, в сибирской – один ребенок. Уже при каждом коттеджном поселке в Сибири постоянно живет своя таджикская бригада, которая и строит, и охраняет, и выполняет роль «диспетчеров» для своих соотечественников, приезжающих на сезон.

Сибирь, а особенно Дальний Восток, чувствуют себя оторванными от «большой земли». И за последние год-два наметилась новая тенденция в отношении к Китаю.

Еще с советских времен Китай был пугалом и предметом для анекдотов. Огромный поток китайского ширпотреба и интенсивная приграничная торговля не сделали отношение к Китаю со стороны сибиряков и дальневосточников более теплым. Китай был (и во многом остается и сейчас) источником тревоги: «придут, заселят, присоединят». Сибиряки и дальневосточники нервно реагируют на новости о передаче Китаю островов на Амуре или о возможном строительстве «Чайна-таунов» в том или ином городе.

Но сегодня стал ощутим и заметен невооруженным глазом стремительный рост уровня жизни в самом Китае. По одну сторону приграничных рек – опустевшие поселки, воровство и разруха, по другую – бурлящая экономическая жизнь и растущие небоскребы.

Этот контраст навевает грустные мысли о том, какая вообще Сибири и Дальнему Востоку польза от Москвы? И мысль о том, что в какой-то момент Дальний Восток перестанет быть российским и станет китайским, уже не так пугает самих дальневосточников, как раньше.

Если Россия хочет, чтобы Сибирь и Дальний Восток в обозримом будущем оставались российскими, ей надо понять – сибиряков надо беречь. Надо создавать в Сибири такие условия жизни, чтобы в Сибири хотелось жить. Чтобы молодежь ехала в Сибирь, а не бежала из нее.

Для этого нужно либо создавать специальные государственные программы по развитию Сибири, либо пересмотреть межбюджетные отношения и отказаться от принципов «рыночной универсальности».

Почему сибиряки, живущие «на нефти», должны платить за бензин столько же, сколько жители Европы? Почему бюджетное обеспечение на одного сибиряка, «закрывающего» 1 квадратный километр территории, такое же, как на жителя Краснодарского края, на которого территории приходится в сто раз меньше?

Конечно, сибирские недра – общенародное достояние. Но если мы всё отберем и разделим поровну, все население России сосредоточится в Москве, на Дону и Кубани. После чего «вдруг» окажется, что делить больше нечего.

Существенная часть денег, добытых из Сибири, в Сибири же и должна оставаться. В виде инфраструктуры или в виде бюджетного обеспечения, чтобы Сибирь была «центром притяжения» населения.

Если, конечно, хоть кого-то в российском руководстве волнует вопрос, чья Сибирь будет через двадцать лет.