Праздник абсурда
День народного единства, учрежденный в прошлом году «Единой Россией» в качестве государственного праздника и только что впервые отмеченный, дает немало поводов для размышлений. Один из них, безусловно, связан с тем, что оказалась отодвинутой в тень годовщина революции 1917 года, которую в той или иной форме праздновали в стране восемь десятилетий.
Даже после праздника трудно ответить на вопрос, что именно мы отмечали на прошлой неделе. Как были, так и остались актуальными три варианта ответа. 22 октября (4 ноября по новому стилю) 1612 года можно считать днем славной победы русского оружия. Его можно воспринимать и как день, положивший конец (или, точнее, ознаменовавший начало конца) российской Смуты. Наконец, есть основания полагать, что именно с этого дня фактически начинается отсчет более чем трехвекового правления дома Романовых. Но все эти события русской истории весьма условно привязаны к дате 4 ноября. Сдача польского гарнизона Кремля состоялась не 22, а 27 октября (22-го были захвачены основные укрепления Китай-города). Война с поляками продолжалась вплоть до 1618 года, и новая власть отнюдь не была прочной. Само «призвание» Михаила Романова на царство состоялось на следующий год, а в Москву царь прибыл из Ипатьевского монастыря и того позже.
Зато — и здесь уж неточностей нет — 22 октября, или 4 ноября, православные христиане отмечают праздник Казанской иконы Божьей Матери, учрежденный, кстати, отцом первого царя новой династии — митрополитом Московским Федором Романовым. Однако, заметим, ни в одной из современных стран, — а таковыми мы считаем лишь те, где религия отделена от государства, — конфессиональные праздники не отмечаются как общенациональные. Хотя бы потому, что моноконфессиональных наций сегодня практически нет, а празднование даты, значимой — пусть даже священной — для представителей только одного из религиозных течений, можно считать чем угодно, но не днем народного единства.
В национальном празднике должны фокусироваться история нации, национальная идея и национальный характер. 4 ноября, на наш взгляд, не отвечает этим условиям. Странно провозглашать эту дату днем воинской славы в год 60-летия Победы в самой страшной войне ХХ века — праздника, по-настоящему близкого и безгранично дорогого всем россиянам. Еще более странно отмечать приход к власти царской династии, которая без всякого сожаления была свергнута демократической революцией в феврале 1917 года. Если же говорить об окончании Смуты, то желание праздновать его может разве что выдавать фрейдистский страх нынешней власти перед наступлением нового «смутного времени», значительной частью населения уже, впрочем, ощущаемого как реальность.
Празднику 4 ноября не хватает того, чего не хватает самой российской власти, — естественности и искренности. Разве в истории других народов не происходило событий, которые они могли бы отмечать по образу и подобию нашего Дня народного единства? Сразу же вспоминается другая история: 8 мая 1429 года французское не то войско, не то ополчение под командованием Жанны д’Арк заставило английскую армию отступить от Орлеана, и через несколько месяцев, 17 июля, молодой дофин был коронован в Реймсе как Карл VII, а Франция начала свой путь к свободе, до которой оставалось 24 года. Но французы понимают, что своей идентичностью они в большей мере обязаны революционным событиям 1789 года, да и англофобия в нынешней Франции не так распространена, как неприязнь к полякам в путинской России. Поэтому 8 мая широко отмечается во Франции — но, разумеется, как день капитуляции Германии, и никак иначе.
На что вдохновляет российская власть своих граждан, фокусируя их внимание на четвертом дне ноября? Возбуждает ли ненависть к оккупантам, которых, слава богу, сегодня нет на Руси? Пытается ли пробудить энергию своего народа, задавленную ею же самой в последние годы? Желает ли поддерживать память о династии, о которой нечасто вспоминали бы без ее настойчивых усилий? И кто пытается вдохнуть жизнь в этот праздник? Нет ли раздвоения сознания у тех, кто всего несколько лет назад вернул стране гимн СССР, а сегодня отменяет 7 ноября? У тех, кто предлагает всенародно отмечать «спасение от поляков», но отказывается от музыки М. Глинки, написанной именно по этому поводу?! Воистину, появившийся у нас «праздник» — это праздник абсурда.
Конечно, недостойно быть Иванами, не помнящими родства. Но, даже не будучи коммунистами, следует признать, что 7 ноября занимает в нашей истории совершенно особое место. В этот день горстка фанатично преданных своим идеям людей доказала — как доказывали многие до и после нее, — что история может изменять свой ход не только под влиянием объективных и непреодолимых сил. Она разрушила общество, которое не могло похвастаться ничем, кроме своей пресловутой 300-летней стабильности, и привела в движение силы, превратившие Россию в великую мировую державу. Поэтому смена праздника означает переосмысление не истории, а современности. Российской власти не нужны ориентиры и идеалы. Ей нужна лишь стабильность. Да еще, пожалуй, Кремль, восстановление над которым контроля бояр 393 года назад отметила только что вся страна.
