Колонка Геворкян
Немолодой мужчина с глазами бассета, в темном костюме и белой рубашке с приоткрытым воротом, перебирает седую бороду и, кажется, Саддам Хусейн и семь его подельников сидят в песочнице за невысокой оградой. Я испытала самые неожиданные для самой себя чувства, пока смотрела в прямом эфире начало процесса над диктатором.
Вот передо мной сидит человек, который обвиняется в преступлениях против человечности – в уничтожении людей, в том числе в геноциде. И я ловлю себя на том, что очень не хотела бы, чтобы этот процесс превратился в псевдосуд, в фальшак, в отбивание номера. Я про себя говорю: только не это, пусть суд над этим подонком будет открытым, гласным, демократическим – чтобы комар носа не подточил.
И тут вдруг я понимаю, что Хусейн, его подельники и их защита рассчитывают именно на это. Понятно, да? Эти ребята, уничтожившие в годы своего правления суд как таковой и выносящие сотням и тысячам людей свой собственный смертный приговор, рассчитывают на цивилизованный судебный процесс, где им будет представлен поименный список убиенных ими людей и доказано, что они причастны к убийству каждого из них. Они сидят и спокойно качают права, потому что уверены, что их по их же методике никто втихаря не пристрелит в затылок, не потравит газом и даже не повесит без приговора суда. Они рассчитывают, что с ними, особенно с учетом телекамер и картинки на весь мир, будут обходиться в соответствии с международными нормами демократического суда. Тираны, которые плевать хотели на суд, хотят честного суда над собой. Почему-то мне становится тошно.
Но ведь другого способа нет, понимаю я. Но и этот старый мужчина с глазами бассета тоже это понимает. Вот что противно. И семеро его сатрапов тоже это понимают. Каждый встает и говорит: «Не виновен». Садам откровенно хамит судье: «Что ты спрашиваешь, как меня зовут? Ты отлично знаешь, кто я!» – потому что он знает, что его хамство останется безответным, и судья – ведь это же демократический, к тому же показательный, суд – будет терпеливо добиваться от него соблюдения протокола и ответа на ряд стандартных начальных вопросов. И тогда Хусейн встает, просто отпирает калитку своей «песочницы» и спокойно выходит. Его так же спокойно останавливают охранники суда и провожают на место. А он говорит: «Никто не имеет права судить меня». А во мне какой-то ну совершенно не демократический голос подсказывает: это ты не имеешь право на демократический суд.
Он со своими холуями уничтожил четверть миллиона иракцев – по подсчетам самих иракцев. Может быть, мне хочется, чтобы его отдали тем, у кого к нему свои родственные и прочие счеты? Может быть. Может быть, мне хочется, чтобы его живьем закопали в землю – в ту же, где безымянные массовые захоронения убитых им или по его приказу людей. В общем, что-то во мне протестует против (извините за повтор) того, что этот человек, плевать хотевший на суд и справедливость, по полной программе использует свое право на суд и справедливость.
Или я все же чувствую какую-то фальшь этого судебного процесса? Может быть, мне хотелось бы, чтобы на том же процессе спросили с американцев, чьи высокие представители налаживали отношения с Саддамом после очередной бойни, которая теперь вменяется ему в вину. Или мне хотелось бы, чтобы там же опросили русских и французов, не прекращавших бизнес в стране, где пачками уничтожали людей. Наверное, это так, потому что опыт показывает, что авторитарные режимы в современном мире держатся ровно столько, сколько это позволяют им демократические режимы. В каждом отдельном случае им это позволяют по разным причинам – военным, стратегическим, финансовым и проч. Но позволяют вполне цинично, все про этих подонков понимая. В общем, за каждым Саддамом, или Гитлером, к примеру, стоит элементарная изначальная подлость в том числе и стран-(впоследствии) победительниц.
А в это время защита Хусейна на экране просит дать им три месяца для подготовки к процессу, и я замираю, памятуя, например, об аналогичных просьбах защиты на недавнем громком процессе в Москве. И про себя молю: да дайте вы им это время, чтобы потом не упрекали черт знает в чем… И, разглядывая Хусейна за оградой «песочницы», которая в сидячем положении обвиняемого достает ему до подбородка, вспоминаю клетку, в которой провел долгое время в зале московского суда совсем не преступник против человечности. Повезло тебе, старик, думаю мимоходом. И с облегчение слышу решение судьи – процесс откладывается на полтора месяца, адвокатам дали половину из запрошено ими дополнительного срока, 45 дней.
Парадоксально: я рада этому решению суда, хотя если бы кто-нибудь меня спросил: «Скажи честно, ты, может, просто желаешь собаке собачью смерть?», я бы промолчала. Мне неловко, потому что я желаю… И не могу договориться сама с собой, потому что другого способа, кроме как вынести приговор через суд, тоже не знаю. Может быть, больше всего мне хочется, чтобы этот спокойный мужчина в приоткрытой сорочке и семеро его подчиненных испытали страх и ужас, и все установленные в суде камеры показали бы это крупным планом. Вот чтобы ад для них наступил на земле и мы это увидели.
