Добровольный «пленник» ГУЛАГа

Открылась выставка швейцарского художника Андре Сюньо.

В выставочном зале Иркутского художественного музея открылась очередная и совсем не обычная выставка. Автор представленных здесь работ — художник из Швейцарии Андре Сюньо, знакомство с которым оказалось весьма интересным. Знакомство не только через его работы — ведь глядя на них, понимаешь, что вопросов к автору возникает больше, чем можно получить только из впечатлений от экспозиции.

Наш гость — художник с мировым именем. Андре Сюньо, швейцарец по рождению, — выпускник высшей национальной школы изящных искусств, академии Сен-Рош, академии Бобур, школы Лувра и других художественных учебных заведений Парижа. Кроме живописного и графического мастерства Андре Сюньо изучает технику витража, фрески, мозаики, скульптуры. Получив столь разностороннее и столь блистательное образование, художник активно и неустанно работает. Его персональные выставки проходят в разных залах Франции, Швейцарии и других стран Европы.

В 80-90-х годах прошлого века Андре Сюньо увлекся монументальным искусством, а интерес другого рода привел его к увлечению Египтом. В этот период он создает витражи и мозаики в храмах и учебных заведениях Каира и Александрии. Сотни квадратных метров серых бетонных фасадов он превращает в насыщенные, чудесные, стильно расписанные панно. Он автор ряда витражей, фресок и мозаик, выполненных в Швейцарии, Франции, Тунисе.

Сегодня на его счету уже около 30 персональных выставок. Его работы хранятся в музеях, галереях и частных коллекциях всего мира. Среди наград художника — вторая премия конкурса витража в Отвиле, Государственная премия в Тунисе, премия жюри Международного салона живописи в Виттеле и многие другие.

Не в первый раз Андре Сюньо и в нашей стране. Он знакомился с русским искусством и ранее, а с 2001 года творческие интересы Андре Сюньо прочно переместились в Россию. Архитектурные объекты, православие, храмы… Отсюда, в русле этих интересов, и обучение иконописи в мастерской Татьяны Колибабы в Санкт-Петербурге.

Но самое неожиданное, что мы узнали, придя на иркутскую выставку Андре Сюньо, — это его интерес к теме блокады и ГУЛАГа, хотя и лишенный политической или идеологической окраски. Поэтому первый же вопрос, который был задан швейцарскому гостю за пару часов до открытия выставки, стал таким: что привело его из солнечной и стабильно благополучной страны к нам, в Россию, в Сибирь?

— Я здесь по двум причинам. Я уже приезжал сюда два года назад и увидел, что Иркутск — город высокой культуры. А когда я еще учился в Парижской национальной академии, мой преподаватель развил во мне интерес к авангарду в искусстве. Изучать же европейский авангард невозможно без русского авангарда. Так я открыл для себя русскую культуру — изобразительное искусство, музыку, литературу. Позднее, где-то в 88-м году, я был приглашен в Россию, занимался изучением иконописи. Кстати, мой педагог Татьяна Колибаба — сестра вашего иркутского художника Сергея Элояна, благодаря которому я оказался здесь. А муж Татьяны, Леонид Колибаба, — мой педагог по русскому искусству Петербургской художественно-промышленной академии Веры Мухиной, или, как у вас говорят, «Мухинки».

Одним словом, я был очень тронут русской культурой и стал приезжать каждый год. Я был заинтересован тем, как происходит творчество, исходящее из страдания.

— Отсюда и ваш интерес к теме ГУЛАГа?

— Да, я много объехал, был в Тайшете и дальше по магистрали, в лагерях Тайшетского, Братского районов, в поселке Песчанка на острове Ольхон… Я изучал документы, уцелевшие личные вещи, знакомился и много общался с людьми.

Оказалось, что Андре Сюньо собирает вещественные свидетельства той жизни на местах бараков — чудом сохранившиеся обрывки одежды, рабочие рукавицы, личные принадлежности, а также письма бывших узников сталинских лагерей. Собирает и отправляет все это в музей ГУЛАГа в Женеве.

Продолжением этой работы стала поездка на острова Белого моря, в печально знаменитый лагерь СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, а в ближайших планах — поездка на Колыму.

— Мне удалось узнать, — продолжает Андре Сюньо, — самые разные и очень любопытные вещи: как, например, создавал свою Ленинградскую симфонию Дмитрий Шостакович (я разговаривал об этом с сыном Шостаковича Максимом). Позднее я был принят в Союз художников России, подружился со многими коллегами, художниками-авангардистами, и смог посещать их мастерские. Они показывали мне свои работы, ведь они и в годы коммунистического режима не прекращали творить, но все, что было сделано, оставалось в безвестности: в то время они не могли с этим выставиться, я имею в виду как раз русский авангард.

Почему они продолжали работать, хотя работы оставались в мастерских? У нас такого нет. У нас прежде всего — бизнес, художники работают так, чтобы продаваться, чтобы на них был спрос. Здесь совершенно иначе.

— Можно прийти к выводу, что путь русского художника — только путь страданий? И только через это можно проникнуть в душу русского искусства?

— Нет, есть другие люди, которые пишут и творят вне страданий, но это — мой темперамент, близкое мне состояние души.

…Как выяснилось, там же, в Петербурге, Андре Сюньо много занимался преподаванием — читал курс лекций по истории современной живописи и типологии витража в Западной Европе. Кстати, и в нашем городе он успеет прочесть такую лекцию в Иркутском техническом университете утром, во вторник, незадолго до своего отъезда.

Впрочем, вернемся на выставку в Иркутском художественном музее. Здесь художник показывает нам и свой любимый Париж («Луврская пирамида», «Художники на Монмартре»), и Сибирь, и Соловки, и нашу Торею, нашу Песчанку… Работы выполнены в основном в живописи и графике. Независимо от техники, индивидуальный авторский стиль всюду узнаваем. Не ждите от художника сурового реализма, который будет душить вас слезами. Кстати, именно этого многие ожидали, внутренне готовясь к восприятию гулаговской темы. Все работы выполнены в совершенно другой манере. Перед нами не узнаваемые реалии ГУЛАГа, а его образ, как бы подернутый дымкой времени. А может, заштрихованный свойственной для художника тонкой линией, оставленной пером и тушью. Так новой травой и молодыми деревьями зарастают в тайшетских лесах места былых бараков. Но мертвые кривые столбы, завалившиеся изгороди с колючей проволокой, покосившиеся кресты русских кладбищ — все это угадывается, прочитывается, узнается как незаживающая боль, как приметы того времени, когда все это было в порядке вещей.

И может быть, в том, что все «барачные пейзажи» Андре Сюньо так неудержимо заваливаются куда-то вправо, — может быть, именно в этом и проскальзывает мысль: все это должно доумирать, время репрессий, зон, политзаключенных и вообще травли ни в чем не повинных людей, превращаемых в лагерную пыль, — само это время должно уйти безвозвратно.

Но может быть, уйти в небытие отжившей жизни тоже непросто — и потому вся стилистика его «русских» работ («Русская церквушка», «Русская осень») пока еще сходна с той, гулаговской…

Иркутские искусствоведы и художники — Татьяна Огородникова, Сергей Элоян — говорили о высочайшей графической и живописной культуре автора экспозиции, причастной к европейскому авангарду. Может быть, рядовому посетителю выставки будет сложнее разобраться в специфических тонкостях изобразительной манеры и образного строя этого художника. Но в том, что эмоционально он сможет захватить зрителя, что сумеет быть понятным для сибиряков, — сомнений нет. Не случайно после его недавней выставки в Манеже Андре Сюньо назвали «швейцарцем с русской душой».