Жюль-верновский Иркутск

Кто же не знает романов Жюля Габриэля Верна? Один из основателей фантастического жанра, классик французской литературы, основную часть своих про­изведений называл «удивительными путешествиями». На Луну, в глубины океана, на таинственный остров или к центру Земли... или, скажем, в Иркутск.

В 1874-1875 годах был написан роман «Михаил Строгов: курьер царя» (название также переводилось как «Михаил Строгов: Москва - Иркутск»). При напи­сании романа Жюль Верн консультировался с Иваном Тургеневым относительно реалий русской жизни. Тем не менее, на первый взгляд, сюжет романа выглядит вполне фантастическим.

Татарский хан Феофар поднимает бунт на востоке Сибири. Его столица располагается в Бухаре, а его армию возглавляет предатель - русский офицер Иван Огарев. Войска мятежников продвигаются к Иркутску, в котором находится ставка сибирского губернатора, брата царя Александра. Михаил Строгов отправляется из Москвы в Иркутск, чтобы предупредить и поддер­жать великого князя. По дороге он знакомится с кра­савицей Надей Федоровой, на которой в конце романа и женится. В процессе путешествия царский курьер сражается с волками и медведями, попадает в плен к татарам, его пытаются ослепить (раскаленным мечом) и соблазнить (при помощи ханских наложниц), но он преодолевает все препоны и доблестно выполняет царский приказ.

В основе романа лежит некая толика исторической правды. За четверть века до написания романа на востоке России действительно произошло восстание. Его поднял казахский хан Кенесары с целью объеди­нить все три казахских жуза и восстановить ханское правление. Восстание было подавлено, Кенесары-хан был убит и превратился в национального героя казахов. Бытует легенда, что его голова до сих пор хра­нится то ли в Омске, то ли в Санкт-Петербурге, и по поводу ее возвращения даже существуют некоторые политические напряжения между Москвой и Астаной.

Нас же, естественно, больше интересует тот образ Иркутска, который существовал в воображении обра­зованных европейцев второй половины позапрошлого века.

«В Иркутске, столице Восточной Сибири, в настоя­щее время насчитывается до тридцати тысяч жителей. Город со своим величественным собором и массою других церквей, с домами, разбросанными в живопис­ном беспорядке, стоит на правом, довольно высоком берегу Ангары. Если смотреть на него со стороны, с высоты горы, возвышающейся верст на двадцать на большой сибирской дороге, то этот город со своими церквами и колокольнями, с высокими шпицами, как на минаретах, с пузатыми куполами, похожими на японские пагоды, носит характер чисто восточный.

Но стоит только въехать в самый город, как первое впечатление тотчас же изменяется. Город, наполовину византийский, наполовину китайский, становится сразу европейским, как только вы увидите его моще­ные улицы с широкими тротуарами, искусственные каналы, обсаженные по берегам гигантскими береза­ми, его каменные и деревянные дома, между которыми есть даже и многоэтажные здания, бесчисленные эки­пажи, снующие по улицам, и не просто тарантасы и телеги, а хорошенькие фаэтоны, изящные кареты и коляски, - наконец, все это городское население, носящее на себе отпечаток интеллигентности и циви­лизации, эти шикарные дамские туалеты, сшитые по последней парижской моде».

Цитата из двенадцатой главы романа показывает, как воспринимался Иркутск в те достопамятные вре­мена - как форпост европейской культуры в глубине азиатского материка, воплощение тысячелетней борь­бы оседлых народов с кочевниками. Иркутск - наследник византийцев и китайцев в их противостоя­нии гуннам. Он - оплот французского изящества и цивилизованных понятий о чести и долге перед лицом диких и безнравственных татарских орд.

О врожденной подлости татар говорит хотя бы такой эпизод: отчаявшись взять Иркутск в честной битве, Иван Огарев совершает диверсию. Он пробива­ет дыру в огромном хранилище нефти, которая добы­вается из источника «между Иркутском и селом Поскавским». Разлившуюся по поверхности Ангары нефть он поджигает, от чего занимается пожарами и весь прибрежный город. «Вот как Иван Огарев пони­мал войну! Перейдя на сторону татар, он действовал как татарин. И против кого же? Против своих же соотечественников!»

Сразу же после выхода роман получил широчайшую известность. Приключения благородного царского курьера на берегах Ангары волновали публику в мно­гочисленных переводах на все европейские языки. По мотивам романа были поставлены многочисленные спектакли и мюзиклы. А с первого десятилетия ХХ века начинается история экранизаций «Михаила Строгова». Начали американцы: в 1908 году режиссер Андерсон (Gilbert-Max Anderson) поставил фильм по роману на студии Essanay-Film Co. Всего через два года роман был экранизирован повторно, а в 1914 году - еще раз, уже в полном объеме - в пяти частях.

В 1926 году был снят совместный франко-герман­ский фильм с русским режиссером Виктором Туржанским. В главной роли снялся знаменитый Иван Мозжухин.

В общей сложности роман был экранизирован более десяти раз, по нему снято два телесериала (бра­зильский и французский), а также два мультфильма - в 1997 и в 2004 годах.

Просматривая многочисленные кино- и театральные декорации, изображающие Иркутск, легко заметить: оформители постановок осведомлены о внешнем виде Иркутска гораздо меньше, чем сам Жюль Верн. В большинстве постановок виды города вообще отсут­ствуют, замятые невразумительными средними плана­ми. Последний по времени двухсерийный итало-гер­манский фильм (1999) показывает Иркутск чем-то вроде прибалтийского городка или, в крайнем случае, похожим на псковский кремль - но никак не тем византийско-китайско-европейским городом, который описан в первоисточнике.

И возникает ощущение, что для современного евро­пейца Иркутск превращается в легендарный несуще­ствующий город - что-то такое, стоящее в одном ряду с подводным кораблем «Наутилус» или с идеальным городом Франсевиллем из романа «Пятьсот миллионов бегумы». Сегодняшний Иркутск настолько оторвался от своего исторического прототипа - экзотического форпоста культуры и цивилизации, что деятелям кино даже не приходит в голову приехать сюда и поглядеть, что осталось от жюль-верновского Иркутска. Ясно, что ничего не осталось.

Наверное, как ни печально это признать, деятели западного кинематографа в чем-то правы. Ощущение «маленького Парижа» посреди дикой степи, лесов и гор утрачено Иркутском. Романтический ореол города, где всегда есть место подвигу, где сражаются и любят красиво и благородно - такой имидж как-то не идет современному Иркутску. Авантюристы, верные долгу и чести, больше не бросают здесь свой вызов подлецам и предателям, а сильные духом герои не покоряют дикую природу своим несгибаемым характером. Сердце молодого европейца не забьется сильнее, не позовет в современный Иркутск за приключениями и испытаниями. А если и позовет, то здесь ему сразу объяснят, какова цена романтики в твердой валюте и почём нынче возвышенные переживания.

А ведь, наверное, можно было бы представить себе (только представить!) прогулку по романтическому, фантастическому Иркутску из «удивительных путеше­ствий» - по городу, населенному тенями героев про­изведения великого романиста.

Константин Лидин
Журнал "Проект Байкал"