Российские власти сами готовят себе могильщиков
Стабильность – замечательное качество. Когда в сводках новостей начинают преобладать сообщения о войсковых операциях, дефолтах и катастрофах, так сладко мечтать о привычном распорядке: на работу – с работы, дом, дети, летом на дачу, хорошо посидеть с друзьями.
До тех пор, пока не приходит мысль о том, что ты оказался в ненужное время в ненужном место и будешь стабильно находиться в нем до скончания лет. Тогда стабильность обзывают застоем и в моду входят песни о желании перемен.
Девяностые всех расставили по местам, правда, не сказать, чтобы по своим. Кто-то попал в политику, другие стали воротилами бизнеса, силовиками или чиновниками. «Фишка легла конкретно», и теперь её уже не передвинешь на соседнюю клетку. Далее закончилась эпоха «первоначального накопления капитала», партийного строительства и распределения теплых мест. Двери закрылись и за ними остались все остальные, кому не улыбнулась фортуна. В начале путинского правления ситуация начала меняться и наметилось движение в сторону постепенной смены элит. Однако потом вдруг борьба за стабильность и укрепление вертикали власти повернули этот процесс вспять.
Современная российская элита похожа на упрощенный вариант школьной задачки про бассейн, только из одной трубы вода выливается, а другая засорена и через нее в бассейн ничего не поступает. Количество счастливчиков, некогда успешно проштурмовавших «небеса» российского мироздания, неуклонно сокращается. Кто-то расстается с жизнью сам, другие умирают от руки киллера или аварии вертолета, третьих съедают конкуренты, четвертых за нехорошее поведение съедает власть. Но, что интересно: число мест для элиты тоже уменьшается. Исчезновение Березовского или Ходорковского вовсе не способствовало очищению территории бизнеса и появлению новых игроков. Бизнес проигравших был попросту перераспределен между уже имеющимися участниками игры. «Политические смерти» следуют одна за другой, никого особенно не удивляя, меньше партий – больше спокойствия, в перспективе «останется только один». Убыль среди высших чиновников будет покрываться за счет укрупнения объектов администрирования, с сокращением высвобождающихся рабочих мест. Таким образом, российская элита сжимается как шагреневая кожа.
Зато снизу напирает многомиллионная армия новых пассионариев, и в головах у них вертится одно слово: «никогда». Им никогда не стать крупными бизнесменами – никто попросту их не пустит, несмотря на любые таланты и бизнес-планы. Им никогда не пробиться по бюрократической лестнице, напоминающей финал «Ревизора» - каждый застыл на том месте, на котором находился. Вход в политику заказан – «партия власти» укомплектована, а других не требуется. Отличительная особенность современной России – полное отсутствие системы «социального лифта» - возможности для инициативных и честолюбивых людей выдвинуться и успешно продвигаться по карьерной лестнице в государственно-значимых областях. Никакой «подпитки верхов свежей кровью» не происходит.
Конечно, и в среде элиты рождаются дети, для которых порой уже с рождения резервируются соответствующие места – со времен Петруши Гринева далеко не все устои подверглись изменениям. «Порадеть родному человечку», пристроить «племяша» - как же без этого. Однако, отучившись в Лондоне и отгуляв на Ибице, далеко ли уйдет «золотая молодежь» по родным просторам? «Эту бутылку шампанского за тысячу долларов мы дарим Диме Лифшицу потому, что он уже оставил в нашем клубе четыре тысячи», - радостно вещает корреспонденту ТВ арт-директор модной тусовки, и миллионы телезрителей проникаются тревогой за судьбу юного Димы. Выдержат ли его хрупкие плечи те полномочия, которые свалятся на него после вымирания «поколения отцов»? Да вообще, выживет ли он с этой бутылкой шампанского в обнимку на Среднерусской возвышенности?
Подобный расклад абсолютно не тревожит рулевых российской власти, занятых виртуальными битвами, вроде удвоения ВВП к неизвестно какому году или очередной «поимкой Масхадова». И любое «укрепление вертикали», совершенно естественное при других обстоятельствах, в данном случае только усугубляет ситуацию. Что сильному во благо, то слабому – отрава. Идея назначения губернаторов, привычно трактуемая западными аналитиками как ростки «авторитаризма» в стиле «завещания Петра Великого», на практике – явный прогиб перед региональными лидерами. В большинстве своем они уже отмотали два своих законных срока, некоторым с помощью юридических казусов пририсовали третий, но дальше – уже никак. Тогда как удельные феодалы, в большинстве своем бывшие советские руководители, привыкшие уходить с постов только на повышение или вперед ногами, недвусмысленно требуют «продолжения банкета», шантажируя в противном случае массовыми беспорядками и экономическим кризисом в отдельно взятой области.
Все бы ничего, но в ситуации «обрезанного лифта» все большее число людей сознательно и подсознательно начинают связывать свою личную судьбу с возможной сменой режима. Они все больше осознают, что пока все остается на своих местах, пока растет стабильность и укрепляется вертикаль власти, им ничего не светит. А вот если все вдруг порушится, если произойдет смена режима, вот тогда появятся «сто тысяч новых вакансий», откроются шлюзы для бурного потока «новых людей».
Вся проблема в том, что лозунги, под которыми предположительно могут пойти эти перемены, становятся все менее значимыми. «За социальную справедливость!», «Даешь демократию!» или «Бей чурок!» - все средства хороши для того, чтобы хоть как-то разорвать замкнутый круг «стабильной» безнадежности. На наивный вопрос: «Неужели в России сейчас так много людей, готовых ввергнуть страну в состояние хаоса, ради собственных интересов?», - следует простой ответ: «Никаких моральных терзаний на этот счет нет. Даже наоборот – есть законная гордость. Ведь при нас будет только лучше!»
И если что и угрожает сегодня власти, то это не «Комитет 2008» и не опальные олигархи. Власти по-настоящему угрожает укрепляющаяся стабильность, и если она и дальше будет укрепляться с помощью подморозки и обрезания социальных лифтов, то с большой вероятностью вместо Великой России мы получим Великие потрясения. И не когда-то потом, а очень скоро.
